МИНИАТЮРЫ

Проворные медведи

В городе наступил конец света. С неба всё время летели космические холодные стружки белого металла, визжал поросячий ветер перемен, клубы сухой манки обволакивали каждого, кто решался выйти из своего засыпанного жилища в поисках магазина или просто совершить адский променад.

Холодячие тонны космических азотометанов разжижали миллиардами лет созданную атмосферу, агрессивный мороз в минус пятьсот по Фаренгейту кусал всякого, не различая значимость кусаемого на социальной ступенях, не различая регалий, званий, количество денег в кошельках, мозгов в головах, — в общем, наступило долгожданное время Страшного Суда, но в пределах материка Северной Америки, а точнее где-то в её серединке.

В других же местах по-прежнему всё было хорошо: росла зелененькая травка, там паслись мирные толстые животные: коровы, косули, зайцы; медведи не нападали на слабых, они с удовольствием поигрывали на сделанных из молодого тополя арфах, пели красивым бархатным фальцетом народные песни, а когда у них всё-таки случались приступы чревоугодия, то лишь обгладывали сосны, лазая по ним, проворно перепрыгивая с дерева на дерево.

Журналистская жена

Да, я был журналистом, писал для городских газет. Жена по сю пору отдыхала в отпуске, гостила у родителей; однообразный сельский быт утомлял её и сводил с ума от скуки. Ещё в юном возрасте она уехала в город, поступила в педагогический колледж и с тех пор стала городской по духу.

Я был такой человек, что не мог подолгу сидеть на месте, внутри всё время куда-то тянуло. Часто жена до поздней ночи дожидалась меня и, не дождавшись, опечаленная ложилась спать. На следующий день упрекала, хотя и понимала, что мою натуру изменить нельзя.

Вообще-то мы жили с ней душа в душу. Она работала воспитателем в детском саду, я писал статьи. Мы были уже как три года как женаты, однако детей пока не заимели. Марию это беспокоило, иногда она плакала по ночам…

Я дописал статью и закрыл тетрадку. В доме всё ещё было тихо. Я услышал, как в сенях пукнул кот.

Старик Емельян

Рассказывая о странных существах в нашей деревне, я не упомянул о старике Емельяне. Он был ничем особенно не примечателен, за исключением того, что лет пять тому назад у него на лбу вырос небольшой рог.

Рог как рог, таких рогов на Руси много, но в основном или у животных, или у чертей. А чтобы у людей вот так на ровном месте всякие непотребства росли – так это нонсенс какой-то, ненаучное чудо.

Поначалу старик Емельян скрывал истину, ходил даже летом в шапке, но потом как-то, подвыпив, пошёл на свидание к Людмиле Ивановне и она, не смотря на то, что была глубокая ночь, рог всё ж узрела и начала дико орать, а потом потеряла сознание.

На следующий день в деревне искали новоявленного чёрта, но найти не смогли, потому что он надёжно спрятался в орешнике у реки. Пошла баба стирать бельё и увидала Емельяна. Она было уж испугалась, но он уверил её, что он никакой не дьявол, а простой мужик, вот только с рогом на голове.

Бабу звали Матрёной, она побежала в деревню и всем рассказала про беду емельянову. Народу пришлось поверить, и больше потому, что за стариком никогда не водилось нечистых дел. Емельян вернулся домой, а потом отрыл бизнес.

За несколько монет он показывал свой рог проезжающим туристам – в основном странникам и кочующим путникам, которые после этого обязательно становились очарованными.

Рожать пора?

«Теперь я немного расскажу вам о себе. Меня зовут Викторией, мне двадцать три года и я недавно устроилась работать в офис менеджером. Я много говорю по телефону – потому что это работа у меня такая».

«И я тоже хочу рассказать немного о себе: я бомж, живу в подвале, летом люблю спать в мягкой траве, люблю полежать голым животом к солнышку, а сколько мне лет, я уже точно не припомню. Думаю, около пятидесяти. В основном собираю бутылки и прочую снедь, работу свою люблю».

«А я вчера ездила на закат смотреть, мы с Пашей катались на его новеньком бэнтли, а потом ели мороженное в кафешке, он такой накаченный, такой классный! Пока у нас ничего «такого» не было, но я вся в нетерпении – каково оно? Денег у него много, я не знаю, что делать…»

«(Кашляет) Вчера с Машкой так культурно отдохнули: купили литр вина и орешки. От него печень не так болит, а душа вообще взлетает».

«Меня по-нормальному не Машкой зовут, а Марией Павленко, мне тридцать семь лет. Пью последние лет десять. Сама не знаю, как этот произошло. Это всё Витька виноват, меня бросил. И ребёночек у меня где-то есть…»

«А ещё мне сегодня позвонил Виталик, у него тоже крутая тачка, но он от природы такой хоббит – очень мелкий, не то, что Паша. А Паша так классно грудь накачал, так приятно на неё ложиться. Не хочу больше в этом офисе работать, хочу быть домохозяйкой. К тому же мне уже скоро двадцать четыре года – рожать пора».

Неизвестные страницы

Случилось это давно. Ещё тогда горы были острыми, а люди карликами и только рыжеволосые печенеги имели высокий рост и светлые надежды. Их выдавали многочисленные родинки и большие рты, а их обученные мохнатые собаки- мюнстерлендеры любили больно кусаться и иногда убивать.

Время было сложное, смутное, потерянное. Даже современные историки не могут зачастую сказать, кто были нашими прародителями, выделяя из фаворитов птеродактелей и горилл. Подобную ситуацию мы видим и здесь: печенеги терроризировали мирное народонаселение, а вину всю исторически кто-то там свалил на монголов. Сам великий хан Каган в одном из своих средневековых интервью газете «Митчиган караваджн» в приватной беседе сообщил американскому журналисту, что его мать была далеко не монголка.

Конечно, журналиста потом съели, но легенда осталась, её нам передал наш близкий родственник и дядя Варфоломей Петрович Каганович – прямой потомок того самого хана.

Печенеги были высокого роста, их злые собаки постоянно гавкали и не давали спать. Поэтому однажды один малоизвестный волжский богатырь Святоволк решил пойти проучить поганых. Он отесал лютою палку и с одной этой орудиной в одиночку пошёл в печенежское стойло. Богатырь назвал палку Протыкалкой и потом на деле показал, что она может.

Ну, а дальше вы всё уже знаете: вон, почитайте любую книжку о тех временах. Прогнал волжанин печенегов, стал всемирно знаменит, и зажили мы спокойно ещё много лет.

Голодовка

Ну, вот и опять начались сильно тревожные дни. Мы никуда не ходили, в основном пили чай до боли в глотках и ели сухие засохшие ананасы, которые год назад нам привёз дядя-мореход из Сан-Диего.

Ходили слухи, что ананасы он закупил не конкретно на границе с Мексикой, а приобрёл у добрых индейцев в местечке Айдахо. Говорят, местечко это – ещё то местечко, но сие никак не влияет на наше местоположение и народонаселение.

Три дня мы не выходили наружу, доедая остатки скудных припасов и вот, наконец-то, и они закончились. Что было делать нам, бедным жителям семиэтажного малинового домика, свисающего с обрыва прямо над рекой Гвадалахарой?

На четвертый день было принято решение начать трудную, но такую важную голодовку, так как выходить наружу никто из нас не решался. Ян, и Абрам, и Иван легли на расстеленные в ногах тюки, а я, самый стойкий из всех, разделся до пупка и брил себе до вечера высохший живот. А ведь когда-то он был развесистый и жирный, он всегда так горделиво выпирал и проходящие мимо дамы с восхищением и завистью глядели на него, как на нечто солидное и увесистое, чего у них никогда не было.

На седьмой день голодовки в дверь ворвалась Марина Анатольевна и радостным голосом прокричала: «Вставайте, интеллигенты очкастые, я пришла вас выручать! Смотрите, что у меня есть…» Но она не докончила фразу, судорожно взглянув на наши безжизненные тощие тушки, уже прилично свалявшиеся и завонявшие от времени. Ясное дело, что мы умерли за дело. Точнее, я ещё был жив и просил поднести мне принесённое ею прямо к поросшему мхом моему лицу.

Марина Анатольевна выполнила это важное поручение, и когда я с трудом открыл слипшиеся от грязи и страданий глаза, то смутно узрел в подношении настоящую, вкусно пахнущую Прагой краковскую колбасу.